28 ноября в прокат вышел фильм «Квартет И» «Один день в Стамбуле». Четверо друзей прилетают в Турцию на яхту приятеля – бизнесмена Вадима. Но по прибытии узнают, что тот умер. Помощник Вадима предлагает не отменять уже оплаченную яхту и провести поминки. Во время прогулки по Босфору герои вспоминают умершего и много шутят. Однако в процессе веселых поминок о Вадиме всплывают совсем не веселые воспоминания. На экране зрители увидят новых персонажей в исполнении четырех давно полюбившихся мужчин, фирменные диалоги и живописные виды Стамбула. Сценарист, актер и продюсер «Квартета И» Леонид Барац поделился мнением о новом фильме, критике, старении, диалоговом кино и премьерном спектакле.
Текст интервью: Валерия Делеон
Поздравляю вас с премьерой фильма «Один день в Стамбуле»! Представляли его в разных городах России. Каково ваше мнение о реакции зрителей?
Благодарю! Действительно, находились в этих городах и использовали возможность представить фильм. Также посмотрели его вместе с зрителем на специальном показе в Москве. Отзыв на фильм был положительным.
Для Авета Оганесяна этот фильм стал первым опытом работы в роли режиссёра. До этого работали с вами как монтажист. Как это взаимодействие складывалось с новым статусом?
Авет Оганесян — очень талантливый и опытный режиссер монтажа. Мы долго думали, приняли решение и не пожалели о нем. Как режиссеру ему, конечно, нужно набирать опыт, что он и делает. В Стамбуле он накопил богатый опыт. Я думаю и надеюсь, что при нашей поддержке он будет двигаться дальше. У нас уже так получилось с Димой Дьяченко. Режиссер таких фильмов, как «День радио», «О чем говорят мужчины» и другие. С ним мы начинали нашу совместную работу. Сначала он снимал видео для спектаклей, а потом уже вместе мы снимали кино, начиная с «Дня радио». Сейчас Дима — один из самых успешных режиссеров страны.
Вы довольны тем, каким получился фильм?
У меня разные чувства. До спецпоказа смотрел наш фильм давно, так как мы долго работали над монтажом. Из-за технических причин пришлось убрать что-то, переозвучить что-то. Не всё задуманное воплотили, но фильм смотрится. Дима Дьяченко тоже приложил к нему руку: фильм стал светлым, динамичным, летящим. Он подрезал, где-то добавил динамики, ритма. Кино — это ритмическое искусство, почти как стихи.
На премьере фильма в Москве Авет Оганесян заключил пари с вашей компанией: если фильм заработает более 400 миллионов рублей, то вы дадите ему 5 рублей, а один он разыграет среди зрителей.
Ему уже пора проигрывать. Мы едва ли достигнем этой цифры. Во-первых, выход не пришёлся на длинные выходные, да и перенос даты повлияет на кино. Много факторов. Бывают интересные вещи с прокатом: иногда ты видишь, что кино получилось удачно, но оно или не попало во время, или что-то пошло не так по дороге к зрителю, или социальные критерии не совпали. Но зрительский интерес может догонять кино. Так было с «Днём выборов», который в прокате прошел тихо, а потом как-то добрал любви и стал знаковым фильмом.
В «Один день в Стамбуле» персонажи носят другие имена и указаны их профессии, в отличие от «О чём говорят мужчины», где вы играете под своими именами. Почему выбрали такой подход, учитывая, что фильм основан на реальных событиях из вашей жизни?
Во-первых, потому что в пьесе («Один день в Стамбуле» — это фильм, основанный на постановке «Один день из смерти Вадима Беляева». Мы придали персонажам другие черты, характеры, отличные от наших собственных. Во-вторых, опыт «В Бореньке чего-то нет», где Максим Виторган играет Максима, а мы — персонажей, нас научил этому. Так получилось из-за близости Максима к своему персонажу, а наша разница от своих образов. Но это была ошибка, потому что зрители запутывались: не поняли, почему Максим – это Максим, а Лёша – Кирилл, Саша – Гриша, а Слава – Борис Наумович. Из-за линейки «О чём говорят мужчины» мы сливаемся со своими персонажами. Потому что в этих фильмах «мы» практически и есть мы. И это ловушка для нас. Если в «Громкой связи» мы развели персонажей от персоналий настолько, что всем понятно, что Слава ( Ростислав Хаит — актёр из группы «Квартет И». Если это не Слава, то в «Стамбуле» все же сливаются, поэтому мы всё и написали прямо, обозначив каждого: этот — один, этот — другой, этот — третий.
В этом фильме отсутствует обсуждение темы смерти, хотя она видится очевидной для многих.
В картине «Быстрее, чем кролики» мы уже обращались к подобной теме, но это не вызвало большого отклика у зрителей. СмеетсяМы затронули другую тему. Все стремятся узнать, о чём скажут друзья после их ухода, приоткрыть крышку гроба и услышать речи на поминках. Не первый фильм, который идёт таким путем. Фильм про это. Про дружбу, где даже после смерти у друзей остаются претензии и вопросы к тебе. Умерший человек продолжает жить, участвовать в жизни. Ты всё равно ведёшь с ним диалог: либо внутренний, либо внешний. Более того, ты продолжаешь бороться за вашу дружбу. Он уже под могильным камнем, а ты споришь с его приятелем или одноклассником, что ты был ближе покойному, чем он. Всё — человеческие вещи, которые мы попытались вытащить в этой истории.
Получил много критики ваш последний фильм «О чем говорят мужчины. Простые удовольствия». Не было ли страха снимать новое кино после такого отклика?
Здесь у нас с Славой разные взгляды, но я считаю, что получил то, что правильно. С самого начала мы создавали сериал, а не фильм. Потом наши сопродюсеры предложили сделать фильм. Мы решили, что, поскольку это сериал, его можно не привязывать к сюжету, который был у нас, например, в первом фильме линейки «О чём говорят мужчины». В нём хоть и квази-, но всё равно постоянно что-то происходит, есть драматургия. Для «Простых удовольствий» мы написали много хорошего текста, там много смешного и хороших фраз. Но нет драматургии, поэтому как фильм он смотрится набором скетчей. На мой взгляд, где-то удачных и в нашем стиле, а где-то просто набором диалогов. Для сериала это приемлемая форма — знакомые мужчины бродят по Москве и болтают, а для фильма нет. Что касается страха… Каждый раз страшно делать новое.
Даже после успеха?
После успеха «О чём ещё говорят мужчины», который собрал большую кассу для нас… не в смысле «для нас собрал», а для нас большую… хотя и для нас собрал. В общем, после этого мы решили, что кредит доверия такой, что можно делать и довольно сложную историю. А фильм «Быстрее, чем кролики», который мы сделали потом, — это сложная история. Трудно отождествляться с людьми, которые проснулись и считают, что они где-то в чистилище. Когда ты не отождествляешь себя с персонажами и не можешь примерить на себя их судьбу, материал воспринимается сложно. В театре же «Быстрее, чем кролики» воспринимался хорошо. И мы решили, что он очень кинематографичен. Но ошиблись в том, что это зрительское кино. Хотя есть люди, которые любят этот фильм. Поэтому да, после успеха тоже страшно. Более того, после него-то и боишься оступиться. Кино «О чём говорят мужчины» так выстрелило, так нас полюбили… Причем это не просто популярность, а прям любовь, цитаты и так далее. Попробуй удержись на этом уровне. Это во-первых. А во-вторых, я всегда считал, что мы выработали какую-то интонацию, которая очень понравилась людям. Это такая доверительная беседа. И теперь зрителям хочется именно этого, но, когда они слышат эту интонацию, сколько бы ты ни вкладывал мыслей, изящных текстов и поворотов, говорят: «Да мы слышали это всё. Это уже было». Поэтому мне кажется, что нам сейчас нужно сделать зрительское кино. Что-то вроде «Дня радио». Какую-то смешную и яркую комедию положений, даже, возможно, не с собой в главных ролях, чтобы вернуть к себе зрителя. Мы так возвращали его к себе после «Быстрее, чем кролики». А потом уже можно делать то, что хочется сделать от души.
А это не хочется?
Все хотят этого, все получают удовольствие. Даже когда ноем и хнычем, отправляясь на спектакль «День радио», с мыслями: «День радио? Полторы тысячи раз мы его сыграли? Двадцать четыре года идет? А почему же люди ходят? Почему они смеются-то? Уже могли бы не смеяться», всё равно чувствуется подтекст: «Какие мы молодцы, что сделали спектакль на столько лет! Люди ходят и радуются». Поэтому хочется зрительской реакции. Мы не те, кто пишет, играет и танцует в стол. Хочется отражаться.
Где вам удобнее всего существовать: на театральной сцене или на съемочной площадке?
Многое зависит от материала, который пытаемся воплотить. Есть своя радость и в кино, и в театре. Когда в кино новый материал, например, «Громкая связь» или «Обратная связь», то очень интересно. Когда в кино старый материал, на основе уже существующей пьесы, то это скучновато. Но с другой стороны, иногда это спасает. «Один день в Стамбуле» снимали на Босфоре с русско-турецкой группой, и это было непросто. Это во-первых, испорченный телефон. Во-вторых, задувает ветер, и не слышно, закончил партнер свою реплику или нет. Приходится читать по губам, чтобы понять, когда отвечать. А еще покачивает, никто не понимает, огромные пароходы гудят, и еще пытаешься участвовать в фильме как продюсер… Но так как снимали фильм по пьесе, текст от зубов знали, и это очень помогало.
Толстой, которого отправили в «О чём еще говорят мужчины», так оценил своё художественное творчество: оно привлекает внимание к его серьёзным вещам, которым он считал свою публицистику. Вы же театр считаете главным делом. Считаете ли кино средством привлечения внимания к вашей деятельности в театре?
В основном привлечение, но иногда и отталкивает. При съемках фильма «Быстрее чем кролики» пришлось снять с репертуара одноименный спектакль. А вот фильм «День радио» до сих пор идёт с успехом как спектакль. Он — наш флагман по продажам. Черт его знает, никаких законов нет, есть тенденции трудноуловимые. В спектакле «Письма и песни…» начинается письмо сыну: «Я пишу тебе это письмо, чтобы рассказать тебе то, что я понял про эту жизнь, поэтому оно будет коротким».
В «Одном дне в Стамбуле» персонажи часто шутя вспоминают почившего. Ироничное отношение к смерти у вас само собой?
Я отношусь к смерти спокойно. Готов шутить по этому поводу, не являюсь суеверным. Считаю, чем тема серьёзнее, тем ярче может быть шутка, ирония. Все зависит от качества шутки: если она удачная, то можно шутить о чём угодно. Такой подход помогает освоить тему, понять её лучше с помощью иронии. Это также помогает преодолеть страх перед смертью. Люди часто используют юмор для того, чтобы разобраться с трудными темами — так им проще к ним подойти.
Расскажите, пожалуйста, о Вашем отношении к собственной смерти.
Я люблю жизнь, но иногда её не люблю. Иногда она мне нехороша. В такие моменты думаю: «Пора бы уже…», но я — человек ответственный, многое ещё нужно сделать. Есть дети, есть родители, которые не переживут. У жизни и у меня интимные отношения. В них всё бывает: любовь, нелюбовь, скандалы. Но, кажется, она мне тоже нравится.
А какие мысли по поводу старения?
Взросление неизбежно, и над этим можно смешно посмеяться. Мы к этому готовились ещё до того, как начали стареть. Сам себя хорошо ощущаю. СмеетсяРазному возрасту подходят разные люди. Я нормально себя чувствую в 53 года, мне кажется, мой возраст всё ещё подходит. Но есть вещи, которые меня раздражают в моём образе. Что-то я перестал делать. А так как я человек долго принимающий неприятности, за это цепляюсь. Как же так, я ведь мог прокинуть мяч и убежать! А сейчас играем в футбол с молодыми ребятами, где теперь провернуть такое почти невозможно, потому что ты прокинул, убежал вроде, а он опять рядом! Значит, нужно менять инструментарий. Мне это долго даётся, а Слава быстро принимает: раз — и поменял.
Да, быстрота бега уже не такая, но есть скорость мышления и наработанный опыт. Это доставляет мне радость. В любом возрасте я себя не ощущал таким, как сейчас модно выражаться — ненавижу это слово, — энергичным.
В потоке.
Да. В патку. Раньше у меня была болезнь, на которой мы заработали много денег. Этой болезнью была невозможность пройти моральную дилемму, это мучило, я вибрировал. Сейчас не вибрирую, сейчас уже знаю. Не всегда, конечно, но сейчас значительно проще даются решения.
Что насчет старения как автора?
Возможно, ошибаюсь, узнать о себе трудно, но признаков старости пока не наблюдается. Двадцать лет назад написали записку в будущее: «Старый дурак, не ставь ‘Чайку’. Ты стареешь, думаешь, что пишешь хорошо, зритель ходит и смеётся из уважения». Надеюсь, у нас этого ещё нет. Новая пьеса получилась сильной, плотной, с яркими персонажами, фразами, поворотами. Кажется, пишем лучше, чем раньше. Может быть, ушла «днявыборовская» и «днярадиовская» свобода от непонимания, как нужно. Незнание правил даёт свободу. Были люди, которые подсказывали, как писать, но не умели сами. Знающие и пишущие — разные. Начинали на ощупь: придумали сцену с техником, рассказывающим о редких животных. Получилось смешно и прекрасно. Всё-таки считаю, что пишем сильнее.
Я спросила о старости, так как вы упомянули о том, что у вас появляются мысли о начале «прохождения».
Мне пришла мысль, что страшно не пройти этот процесс: прохождение, понимание самого «прохождения». Когда привычное уходит. Например, у Зощенко было такое: «Иду по улице и понимаю, что что-то не так. Что? Вроде те же улицы, люди… Что же не так? А, понял, на меня женщины не смотрят». Вот эти прохождения болезненны, наверное. У меня пока мысли о «прохождении» опережают физиологию. Я как-то видел очень симпатичную девушку с умными глазами. Начал с ней говорить и понимаю, что она не глупая, нет, но сойдется со своими глазами где-то лет через 8-10. Вот — бац — и совпадут! Это к вопросу про опережение. Еще у меня так всегда было с алкоголем: выпивал пару рюмок и сразу начинал быть пьяным больше, чем я на самом деле пьян. А через 300 грамм это мое внешнее опьянение совпадало с внутренним, с тем, как я себя на самом деле чувствую.
Мне хотелось бы беседовать с вами не в роли актрисы, а как соавтора. Ведь вы позиционируете себя прежде всего как писателя и драматурга.
Давайте.
В киношколе преподаватель говорил: «Диалогов много оставляйте театру, а на экране нужно говорить действием». Вы же как будто полностью с этим не согласны. Более того, обилие диалогов в ваших фильмах стало вашей особенностью. Как объясните этот парадокс?
Кино бывает разное: есть действенное, есть диалоговое, например «Сцены из супружеской жизни», «Имя», «Резня». Некоторые фильмы, как «Бешеные псы», сочетают и действия, и содержательные диалоги. Для определенного кино мастерство выражается в одном, для другого — в другом. Невозможно охватить всю сферу кино одним предложением. У Жванецкого есть фраза: «Литература — это искусство избегать слов», но для него это правда, а для Марселя Пруста — нет.
Возвращаясь к диалоговому кино, скажу, что когда диалоги переплетаются с сюжетом и ситуацией, они становятся объемнее и интереснее, ярче доходят до зрителя. В наших последних «Мужчинах» этого нет, поэтому мне этот фильм не нравится. Или вспомните монолог Петренко в «Двадцать дней без войны». Там нет сюжетного поворота. Герой Алексея Петренко 12 минут рассказывает герою Никулина о своей трагедии — о том, как ему изменила жена. 12 минут! И оторваться невозможно. Более того, есть драматургические повороты, не действенные, а в диалоге или в паузе. У Чехова так довольно часто. Это ни в коем случае не сравнение нас с великими, это я просто отвечаю на ваш вопрос про диалоги. Если можно избежать фразы — нужно ее выбрасывать.
В последние два фильма критики упрекают вас в том, что вы слишком сосредоточились на диалогах, практически не оставив места для сюжета.
Я согласился с критикой «Простых удовольствий», самый строгий критик этого произведения – я сам. Что касается «Стамбула», то я не согласен с критиками: там постоянно происходят события. Но это не про физические действия, а про повороты в диалогах и психологических характеристиках. Наша цель состояла в том, чтобы воссоздать в диалогах жизнь близкого друга. Диалоги разновекторные: то он молодчина, то «ну как же так, он мне такое сделал!». Именно этим мы пытались заложить драматургию. Другой вопрос, я всегда говорю, что главное – это театр. Спектакли — то, по которому хочется, чтобы о нас судили, потому что кино – нелинейная и многоступенчатая история, где что-то случается и – бац – магия пропала.
Как отреагировали на критику «Простых удовольствий»?
Фильм не понравился, поэтому не стал читать рецензии. Зачем соглашаться и переживать? Слава говорит, что картина многим по душе. Возможно, потому что ему её самонравится. Ведь мы все ищем доказательства своей точки зрения.
Вы добавили в фильм двух необычных персонажей: диванного критика по образу Гарика Харламова, который ругает фильм во время просмотра, и девушку, представляющую собой образ женщин, которые критикуют ваши шутки. Таким образом, вы предвосхитили возможную критику фильма? Зачем вы добавили этих персонажей?
Эти персонажи, равно как и герои Екатерины Варнавы и Дмитрия Нагиева, были добавлены для придания фильму черт телевизионной передачи. Это, почти скетч-шоу, но без отдельного сюжета и постановочных кривляний, а вот с четырьмя персонажами. Нам кажется, что это украшает фильм. Не то чтобы мы этим пытались предвосхитить критику и подготовиться к возможной критике. Это просто ярко и смешно: «Заманали со своими интеллигентскими рассусоливаниями одного и того же». Мы посмеялись над собой.
Не думали ли вы, что успех держится всё больше на химии вашей четвёрки, чем на ваших действиях?
Химия четверки — тоже труд. Попробуйте тридцать лет вместе прожить! Легкость беседы на разные темы — результат жизни. Люди легко чувствуют, что в этой группе всё естественно. Мне кажется, большая часть успеха первого фильма «О чём говорят мужчины» основана на этом. Там много ярких фраз, поворотов, но именно это обаятельно: четыре мужика так дружат. Я не разделяю одно от другого.
В сети увидела высказывание: «Теперь это уже не комедия, а русская народная терапия». Разделяете ли вы эту точку зрения, и как вам это?».
Спектакли порой называют «психотерапевтическими сеансами». Нам нравится, когда люди смеются, это часть этой «терапии». Самое смешное — правда. В мире условностей, типичностей, эмодзи и наработанных фраз она звучит парадоксально и вызывает улыбку. Если кому-то это помогает — очень хорошо! Гордость испытываю, что кто-то вышел отсюда с улучшенным настроением. Это прекрасно. Когда говорят: «Я вас обожаю» — это одно. А когда: «Вы мне помогли в такой-то ситуации», «Я что-то понял», «О, и вам от этого больно, значит, я не один» — очень приятно.
Наверное, мягко говоря.
С годами поступать честно и старательно становится все лучше и лучше. Возможно, для кого-то это всегда так, а у меня это начало позже. Когда помогаешь и радуешь человека — здорово.
Вы являетесь одним из авторов сценариев всех своих фильмов. Недавно узнала, что вы, Ростислав Хаит и Сергей Петрейков написали сценарии нескольких частей мультфильма «Иван Царевич и Серый Волк».
Сейчас создадим ещё одну часть. Продюсер Сергей Сельянов давно уговаривал нас сделать это, и мы решили избавиться от размышлений и сочинить что-нибудь веселое.
Хотели бы ещё что-нибудь создать помимо проектов «Квартета»?
Мне кажется, пришло время. Время идёт, а всё-таки зрители предпочитают фильмы с юными актерами.
Спорно.
Спорно. Не все. Но большинство следуют за новыми кумирами, правильно, что появились новые звезды. Это не значит, что прекратили снимать фильмы. Это как в футболе: если нет рывка и скорости, надо переходить на пас. Возможно, напишем яркую и смешную комедию с собой в небольших ролях в качестве «guest stars», но не в главных. И это не значит, что оставим свое кино, обязательно его будем делать.
Камиль и Александр из вашей четверки реализуют собственные творческие проекты. К примеру, оба издали сборники стихов. Саша считает важным заниматься чем-то индивидуальным. У вас отсутствует подобная потребность?
Привык писать втроем с Славой и Сергеем Петрейковым, привык к сопротивлению, которое повышает требования ко мне… Очень нравится работать втроем. Страшно, что это распадется: так привычно и часто радует. С другой стороны, понимаю, что может быть интересный новый этап. Иногда возникает потребность делать что-то индивидуально, особенно после ссоры. Бывает, напишу текст, который не для «Квартета»: он просто не квартетовский, ни лучше, ни хуже.
Александр Демидов признавался в недавнем интервью о кризисе среднего возраста и трудностях самовыражения в музыке из-за сложившегося имиджа «дурачка и простого русского парня».
У вас есть подобные ситуации, когда хочется попробовать себя в чем-то новом, но образ мешает?
Нет. Я занят нашими делами. Может быть, полтора года назад я ответил бы иначе. Сейчас мне нравится то, чем мы занимаемся и пишем. Хотелось бы сыграть роль или что-то написать, но нет времени. Предложения не нравятся. Тарантино меня не зовет.
Странно.
Каждый раз удивляюсь. Проснувшись утром, вновь нет его звонка. Каждый день думаю: «Как же так? Такой обаятельный мужчина, прекрасно вписывающийся…»
Александр Демидов честно признался, что кое-что в квартете ему уже перестало быть значимым и выполняет его лишь по долгу службы. Можно ли утверждать, что ваша деятельность сейчас — не то, чем вы живёте, а то, за счёт чего вы живете?
Не хочу рисковать и высказываться против Саши. Всегда говорил: у него самый большой актерский потенциал. Понимаю это из глубины своих знаний о нас и нём. В квартете судьба его складывается удачно, как человеческая, так и актерская. Там много людской судьбы, ведь мы близкие люди с разными поворотами жизни. Иногда не вписывались в них. Но поддерживали друг друга, подстраховывали, хватали за рукав. Как я говорил, я чувствую это своим делом. Очень доволен своей судьбой. Счастлив, что часто получаем отклик, когда вкладываем то, что умеем и любим. Это счастье — зарабатывать деньги любимым делом.
Премьера состоялась не только на экране, но и на театральной сцене 9 декабря. Новое творение – спектакль «Пассажиры отложенных рейсов» о четырёх незнакомых людях, застрявших в аэропорту. Некоторые из прочитавших пьесу считают её лучшим произведением. Я уверен, что вы так же считаете. В чём секрет её неповторимости?
Я бы не использовал категории «лучше» и «хуже». На мой взгляд, эта пьеса мощнее и глубже всего, что мы писали ранее, и ладней в плане драматургии. При этом я не исключаю, что она лучшая. Просто тут так трудно угадать: для кого-то лучшей будет пьеса «День радио», для кого-то — «День выборов». Уникальность новой пьесы в том, что мы наконец-то повзрослели и написали ее как взрослые драматурги. А еще сейчас обстоятельства в мире такие, что предполагают яркое высказывание. Это не означает, что оно должно быть социально-политическим памфлетом. Но, как мне кажется, мы сейчас явно живем на тектоническом переломе. И в силу этого пишется. Я давно так не хотел репетировать материал и давно мне не было так… «сладко» — плохое слово, но пусть будет — сладко говорить свой текст.
Каким для вас был этот год?
Разнообразный. Очередь сложный, но в перерывах чрезвычайно радостный. Счастлив, что живы все, кого люблю, в разной степени здоровы и по-прежнему рядом. Очень рад продолжать работу и заниматься тем, что представляется важным. И для себя, и вообще. Убрана всякая приукрашивание, рефлексии, расставлены все точки над «i». Ну, над теми «I», где их не было.
Какие творческие и личные планы на 2025 год?
В следующем году мы планируем снять мультфильм из франшизы «Иван Царевич и Серый Волк». Затем нам предстоит решать, чем заниматься в кино и театре. Год для нас будет премьерным. Что касается работы. А личные… Я солгу, если скажу, что моя цель — бросить курить, потому что я люблю это делать. Цель – найти молодого человека, который поступит на химический факультет МГУ, и придумает то, чтобы можно было курить и чтобы это приносило не только удовольствие, но и пользу для здоровья. И чтобы виски оставалось 40-42 градуса, но похмелья не было.
Личная цель — привести в исполнение слова, как мои собственные, так и Льосины: «чтобы я и мои близкие были обеспечены, накормлены, напоены и уложены спать».
Текст интервью: Валерия Делеон
